В 1961 году — Старшина 1-ой статьи, Гидроакустик БЧ-4.

( Из интервью газете » Калиннинградские Новые Колеса». Калининград. 2003 год. Интревью брал О. Березовский )

… Да, кто бы мог подумать, что вас всех ждет такое…

— А мы все чувствовали беду. И виной тому были не столько объективные факторы (строители очень торопились сдать «объект» в срок, а спешка известно к чему приводит)… сколько совершенно иррациональные явления (подводники — люди на редкость суеверные). Во-первых, еще на стапелях субмарина загорелась. Что-то там сварщик недосмотрел, и начался пожар. При спуске на воду тоже все помрачнели — когда бутылка с шампанским не разбилась о борт. В общем, разговоры ходили… А уж когда в ходе испытаний мы чуть не перевернулись… тут уж самые отчаянные оптимисты приуныли.

— Как это — чуть не перевернулись?
— На испытаниях мы должны были выполнить целый комплекс мероприятий. В том числе — погрузиться на максимальную расчетную глубину (у «К-19» — 400 м). На глубине 350 метров начались проблемы. В 6-м реакторном отсеке сквозь съемный лист (через него в реактор загружаются топливные стержни) стала поступать вода.

Очевидно, через какую-то микротрещину, потому что вода не била струей, а распылялась в воздухе… В общем, в отсеке стоял туман. Ну, командир (капитан 1 ранга Николай Затеев) принял решение: продуть системы воздухом высокого давления… И тут лодка встала. Ни туда, ни сюда…

Командир дал команду: самый малый ход. И тут процесс, что называется, пошел: мы буквально взлетели вверх. На поверхность. Там обычное волнение. Но балластные цистерны-то пустые! Лодка неустойчива. Нас начало раскачивать влево-вправо. По нарастающей. Чудом не опрокинулись вверх килем. Обошлось.

— Но что же случилось потом с реактором?

— В 1961 году лодка ошвартовалась на базе в Западной Лице (позже этот поселок на Кольском полуострове был переименован в Гаджиев). Загрузили боезапас, провиант… И вышли в море на отработку задач. Я-то фактически отслужил свой срок, со дня на день должен был демобилизоваться… Смену себе подготовил. Но командир подлодки сказал: «Пойдут в поход все старослужащие. Мне хорошие специалисты будут позарез нужны».

Позже я узнал, что основной задачей похода был пуск баллистической ракеты (учебной, конечно; хотя «К-19» несла и две боевые, с ядерными боеголовками). Пуск мы выполнили, удачно.

В ночь с 3 на 4 июля шли на глубине 200 м. В районе Датского пролива. Как позднее я узнал, перед «К-19» была поставлена задача: боевое патрулирование вблизи Атлантического побережья США. В начале пятого утра на центральном посту (он в соседнем отсеке, но люк был открыт и мы услышали) раздалось: «Повышается температура в реакторе!» Тут же выяснилось, что появилась микротрещина в манометровой трубке (которая показывала давление в первом контуре охлаждения ядерного реактора). И началось!

Тонкостей мы тогда не знали, но в общем было понятно — ситуация чрезвычайная. В охлаждающий контур перестала поступать вода. Понятное дело, неохлаждаемый реактор начал быстро разогреваться. С минуты на минуту (как только температура достигнет критической… а это около 900 градусов) должен был раздаться тепловой взрыв. И тогда — конец. Лодка ушла бы на дно, а глубина там — около 2-х километров. То есть, если какой отсек после взрыва и уцелеет (что вряд ли) — после пятисотметровой глубины лодку просто раздавит давлением…

Офицеры-инженеры начали лихорадочно советоваться, что делать. Проблема в том, что аварийного контура охлаждения у реактора… НЕ БЫЛО! Не предусмотрен проектом. (Позже, после трагедии «К-19», конструкторы внесли в проект соответствующие изменения.

Решили соорудить этот контур сами. Подключить к воде уцелевшие в реакторе трубопроводы (изначально вообще-то предназначенные для иных целей… но других вариантов не было). Тут и выяснилось, что ремонтникам придется идти в отсек, где радиация — уже за пределами возможного (у нас в 3-м, командирском, приборы радиационного контроля и то зашкаливало, а в 6-м… ребята рассказывали, что там вообще воздух светился — фиолетовым светом).

Сначала было сформировано три группы. По 3 человека. В течение суток (а может, и больше, я уже плохо помню) прямо возле раскаленного реактора посменно работали капитан-лейтенант Юрий Поветьев, лейтенант Борис Корчилов, главстаршина Борис Рыжиков, старшина 1-й статьи Юрий Ордочкин, старшина 2-й статьи Женя Кашенков, матросы Семен Пеньков, Николай Савкин, Гена Старков, Валерий Харитонов (Борис Рыжиков был моим лучшим другом)… Потом, когда они уже не могли работать (так облучились), была сформирована 4-я группа.

Чуть позже я увидел их… после того, как они все сделали. Ребята были багровые… и раздутые… там, где плечи и шея… как будто их воздухом накачали. Так на них повлияла радиация. Очевидно, нарушилась работа внутренних органов. Вскоре они начали падать, покрываться кровавыми язвами… Шевелиться уже не могли, лежали на носилках…

Все это происходило на глубине. Борьба за выживание длилась около двух суток.

Сверху нас были айсберги, командир приказал мне искать «чистую воду». То есть полынью, где мы могли бы всплыть. Через полутора-двое суток с момента аварии мы смогли всплыть. Как выяснилось — рядом с американской военной базой на острове Ян-Майен. Как назло, дальняя связь (с Москвой) перестала работать. Начали передавать сообщение с помощью маломощного резервного передатчика…

К счастью, нас услышала советская дизельная подлодка… Подошла, экипаж «К-19» перешел на ее борт. Скоро мы были в Полярном. Дальше наши судьбы разделились: команду ремонтников, чинивших реактор (они были совсем плохи, еле дышали — получили приблизительно по 500 рентген… а кто-то и больше), отправили в Москву, в какой-то институт. Впоследствии я узнал, что все они умерли. Кто через неделю, кто — через две. Похоронили их там же в Москве, на Кузьминском кладбище.

Меня комиссовали по болезни. Однако слов «лучевая болезнь» в диагнозе врачебной комиссии вы не найдете. Все было засекречено. Нам запретили кому бы то ни было рассказывать, что случилось на «К-19». Особисты заставили написать соответствующие расписки.

— Даже родным ничего не сказали?

— Никому, под страхом трибунала. Ни жене, ни матери с отцом. Вы же знаете, как тогда все было строго. Секретность…

— Сейчас, в эпоху гласности, стали известны многие подробности тех событий (появились статьи в газетах, напечатаны книги… даже фильм художественный в Голливуде сняли). Верно, что после всплытия замполит и командир-дублер предложили Затееву обратиться за помощью к американцам (благо, до их военной базы было рукой подать — всего пара километров, в пределах прямой видимости)? Вплоть до размещения личного состава подлодки на территории базы. Мол, у американцев богатый опыт в лечении лучевой болезни… Да и время терять нельзя — каждая минута на счету. А командир назвал это попыткой бунта и приказал выбросить все оружие за борт, оставив несколько пистолетов и автоматов себе и нескольким офицерам.

— Такие слухи тогда ходили, но точно никто ничего не знал. Да и откуда? Ведь обсуждалось без посторонних. Впрочем, думаю, что ничего такого на самом деле не было. Был героический порыв. А вообще я бессменно находился на своем посту. Несколько десятков часов. Искал «чистую воду». Это была самая длинная вахта в моей жизни.

— По какой причине вы официально комиссованы?

— «Травма, полученная при исполнении обязанностей воинской службы».

— Какие льготы получили от Родины — за потерянное здоровье?

— А никаких. Когда вернулся из армии домой, устроился на работу. Через несколько месяцев впервые в жизни упал в обморок. Хорошо, дома. После этого меня отправили на лечение в Ленинградский военный госпиталь, в 11-е спецотделение. В госпитале пролежал полтора месяца. Там повстречал боевых товарищей с родной подлодки. Симптомы у всех одинаковые (да и как иначе, если мы все получили по 100-150 рентген).