Подводная лодка К-19 (в/ч 60207-А) под командованием командира 2-го экипажа капитана 2-го ранга Виктора Павловича Кулибаба (был назначен вместо ушедшего в академию Л.П.Логинова), возвращалась на базу после боевого патрулирования в Северной Атлантике (автономка, по морской терминологии). Поход должен был продолжаться 45 дней. До прибытия на базу остается всего 10 дней (8 дней, как указывает Мормуль). Лодка движется северо-восточнее Ньюфаундленда, на глубине 120 м (максимальная глубина погружения — 300 м). На вахте стоит третья смена, первые две спят (во время плавания на этих широтах общий подъем дается в 11 часов, примерно за час до рассвета), кок готовит завтрак, поэтому матрос запускает фильтр ФМТ — надо «освежить» воздух.

За полчаса до подъема очередной вахты, в 10.23 по корабельной трансляции звучит сигнал аварийной тревоги. «Пожар в девятом отсеке!» Девятый отсек имеет усиленные переборки и служит убежищем в аварийных ситуациях. Поскольку за время автономки это была уже третья пожарная тревога, и с первыми двумя справились достаточно быстро, то никакой паники не было.

Что случилось — как будто ясно, но… Некоторые источники говорят, что аварию спровоцировал свищ (микротрещина), образовавшийся после ремонтных работ, проводившихся еще 17 февраля в трюме 9-го отсека на трубопроводе высокого давления управления судовой гидравликой. Тогда из-за течи в этом самом трубопроводе вылилось около 500 л гидравлического масла, но течь была устранена. Возможно не совсем качественно… Да и сложно это было сделать — в этом месте кроме трубопровода еще и сплошное переплетение кабелей. Через несколько дней капля масла, вероятно, просочилась на нижний уровень и упала на электроприбор, раскаленный до 200°С — воздухонагреватель фильтра того самого локального узла очистки воздуха. Возможно…

24 февраля за несколько минут до тревоги вахтенный матрос почувствовал запах гари. По одним свидетельствам это был Петр Кабак, В.Милованов говорит о матросе Заковенко, а по свидетельству Н.Локтионова Петр Кабак действительно по «Каштану» докладывал о пожаре в 9-м отсеке, но это было уже после того, как прозвучал сигнал тревоги и в это время радисты уже докладывали о своей готовности в центральный пост. Бесспорным остается то, что именно вахтенный в данной ситуации должен был сразу же объявить пожарную тревогу, но, по-видимому не оценив серьезность события, матрос принялся искать источник запаха. Нашел он его в трюме отсека и поднял старшину отсека Александра Васильева. Почему именно его, да потому что горел электроприбор для дожига угарного газа, за который Васильев и отвечал. Другие источники сообщают о том, что Кабак все же доложил о запахе гари вахтенному офицеру и именно офицер хладнокровно посоветовал разбудить старшину отсека Васильева. Это и вызвало промедление в объявлении тревоги.

Масло поступало под большим давлением, из-за чего моментально превращалось в туман. Этот масленый туман очень взрывоопасен. Внезапно они увидели как из трубопровода вырвался факел огня, раздуваемый струей в 200 атмосфер и прожигающий кабельные трассы и арматуру воздуха высокого давления (ВВД). Старшина отсека приказал вахтенному поднять весь личный состав, доложить об источнике возгорания. Из прожженного трубопровода в горящий отсек поступал воздух из кормовых баллонов ВВД, в результате создалось избыточное давление, приведшее к распространению загазованности в 8-й отсек. Объемный пожар в отсеке развивался стремительно.

Из воспоминаний Генадия Каршина, старшины команды мотористов:

«24 февраля я как раз сменился с вахты и заснул в 9-м, жилом, отсеке. Проснулся от звуков аварийной тревоги, которую сначала принял за учебную. Но потом весь сон как рукой сняло — вахтенный кричал: «Аварийная тревога! Горим!» Я вскочил. В каюте было темно, но между вторым и третьим ярусами полыхало пламя. От огня занялись подушка и матрас, на помощь прибежали старший матрос Ключников и старший матрос Дектярев. Я попытался сбить огонь. Из центрального поста пришла команда: «Покинуть девятый отсек». По боевой тревоге каждый из нас кинулся на свой пост. Я побежал в свой пятый отсек. Пытался запустить дизели системы охлаждения, но не работала ни гидравлика, ни системы ВВД. От угарного газа я потерял сознание.

В девятом отсеке, когда начался пожар, находилась большая часть экипажа. Однако, сколько людей осталось в отсеке после задрайки люков, никто не знал. Связь была нарушена. Позже матросы узнали, что все, оставшиеся в восьмом и девятом отсеках, сгорели, а в седьмом задохнулись от дыма. В шестом отсеке находился атомный реактор. Если бы он оказался в огне, не миновать взрыва, гибели лодки и глобальной экологической катастрофы.

Умереть мог трижды.»

В трюме старшина остался один на один с огнем. Схватил дыхательный аппарат ИП-46, доставшийся подводникам от танкистов. Бросился наверх, открыл клапан ВПЛ, размотал катушку со шлангом, однако, пожар разрастался. Докладывал обстановку в центральный уже из трюма.

В девятый поступило приказание: «Личному составу покинуть отсек». Старшина отсека пытался сбить факел огня струей пены из ВПЛ, но стихия разбушевалась… Его нашли спустя много дней, когда израненную лодку отбуксировали в базу. Он лежал в трюме около разорванного трубопровода. Рядом валялся шланг ВПЛ.

Из-за промедления с объявлением аварийной тревоги и ошибочного доклада о возгорании щита ГРЩ-3 пожар быстро потушить не удалось несмотря на мужественные действия экипажа. Отсек быстро заполнялся продуктами горения, а аппаратов индивидуального дыхания на всех не хватало, так как часть их находилась на боевых постах.

В центральном посту перекрыли гидравлику и ВВД в корму корабля. Но из-за разрыва перемычки запас воздуха из кормовых баллонов через прожженный трубопровод стравливался в аварийный отсек, создалось давление более 3 кг/см2, что усугубило ситуацию.

В центральный пост прибывают командир корабля В. Кулибаба, командир БЧ-5 Р. Миняев, начальник штаба соединения В. Нечаев. Поступает команда на всплытие лодки в надводное положение, море 6—9 баллов, ветер 40 м/сек. Как всегда по сигналу тревоги, переборки между отсеками уже были загерметизированы — личный состав каждого из них должен бороться с пожаром до последней возможности. Кулибаба приказал всему личному составу, не занятому на боевых постах, покинуть кормовые отсеки и тут же приказал восьмому отсеку принять людей из девятого. Это спасло жизнь многим, большая часть подводников, в том числе и матрос Кабак, успели эвакуироваться в смежный отсек.

8-й отсек — электротехнический. Здесь находятся жизненно важные механизмы, без которых невозможно остановить реактор и начать его расхолаживание.

Командир отсека, он же и командир электротехнического дивизиона, — инженер-капитан-лейтенант Лев Цыганков. Как и многие в момент аварии, он отдыхал в своей каюте. С первыми же звонками аварийной тревоги был на ногах. Выбираясь из тесной двери, слышал, как резко лязгнула переборочная дверь, и в клубах дыма отчаянно матерясь, перескочили в отсек несколько человек. Это были матросы из Девятого, которые успели спастись прежде, чем все отсеки на «К-19» наглухо замкнут свои двери. Среди перебежавших был и матрос Кабак…

Из воспоминаний В.Милованова, на момент пожара — капитан-лейтенанта, командира дивизиона движения:

«Сыграли аварийную тревогу. А я и комдив-2 Лева Цыганков в двухместке в 8-м отсеке спали как раз — я был с «собачьей вахты», с ноля до четырех. Я кинулся на пульт сразу. Доложили, что пожар в 9-м отсеке. Народ начал кидаться из 9-го отсека в 8-й. Я задраил переборку и подложил болт в 8-м отсеке. Это моя, может, вина в их гибели, но тогда бы мы не всплыли.»

Когда по команде с центрального поста отодраили переборочную дверь, в 8-й отсек отсек вместе с моряками ворвались клубы ядовитого дыма. Командир электротехнического дивизиона капитан 3 ранга Л.Г. Цыганков доложил в ЦП. Только обратно загерметизировали переборку, как в девятом произошел разрыв трубопровода ВВД, через переборочные сальники повалил дым. И в том же соседнем восьмом отсеке услышат душераздирающие крики погибающих в 9-м товарищей.

Из воспоминаний ст.лейтенанта Медведева, тогда командира группы БЧ-5:
«Я лежал в каюте восьмого отсека, когда услышал сигнал аварийной тревоги. Поднял управленцев и велел им разобрать аппараты. Переборки уже были загерметизированы. Почти сразу же поступил приказ из центрального поста принять личный состав из девятого отсека. Когда же отдраили переборочную дверь, в отсек вместе с личным составом ворвались клубы дыма. Вновь загерметизировались, начали включаться в ИДА. И в это время резко ударило по ушам, через переборочные сальники и вентиляцию повалил дым.»

Люди надели аппараты индивидуального дыхания, через систему вентиляции левого борта дым валит в восьмой отсек, к пульту управления главной энергоустановкой, а далее и в следующие отсеки. .

Лев Цыганков велел немедленно перебираться в Седьмой погорельцам из Девятого. Вслед за ними перескочили и лейтенанты-управленцы Сальников и Лешнев. Они тоже не нужны были Цыганкову а борьбе с прорвавшимися газами. Он оставил с собой лишь старшину Восьмого отсека мичмана Николаенко да несколько электриков, без которых невозможно было обеспечить всплытие лодки.

Много лет спустя Валентин Заварин, бывший минер К-19, напишет о Цыганкове так :
«О чем думал Цыганков в те несколько минут, которые судьба отвела ему на самое главное в жизни? О своей маленькой дочери Вике?

Подумать о себе времени не было, потому что в той обстановке от его действий зависела судьба корабля, жизнь экипажа. Они обязаны обеспечить работу главных механизмов, иначе пучина океана навсегда может поглотить корабль. Сквозь дым еле различимы шкалы приборов, горло раздирает кашель. Надо включиться в аппарат.

Цыганков сам переключает работу агрегатов от аварийных источников питания, выключает второстепенные потребители. Кружится голова, израсходованы все средства пожаротушения. Он один у щитов управления. Оборвалась связь. Погас свет.»

Падение стержней аварийной защиты (АЗ) реактора по пропаже силового напряжения могло привести к катастрофе. Лодка всплывала с большой глубины и ей нужен был ход, так как на больших глубинах продувка цистерн главного балласта (ЦГБ) не эффективна. Старшина команды электриков мичман Виктора Николаенко до последней минуты своей жизни не отходил от механизмов. Вскоре и 8-й отсек был объят пламенем. Уже позже аварийная партия обнаружит многих электриков, турбинистов и управленцев на их боевых постах — у пульта управления главной энергоустановкой, у маневровых устройств и дизелей. Практически все они погибли от отравления угарным газом — изолирующие дыхательные аппараты не смогли спасти им жизнь. Виктора Николаенко аварийная партия обнаружила в кормовой части отсека в изолирующем противогазе.

Лодка продолжала всплывать. Пожар отрезал 10-й отсек в котором в то утро спало 12 подводников, которым суждено было 23 дня (до 18:58 18 марта) дышать воздухом из оставшегося запаса ВВД. Единственная помощь, которую они получали — это воздух среднего давления, подаваемый им по дифферентной системе. но это было позднее, а в тот момент телефонная связь с ними оборвалась.

Тем временем лодка всплывала.

В 7-м отсеке турбинисты держали обороты. Турбины тащили лодку на всплытие. А из восьмого в это время просачивался невидимый убийца — угарный газ.

Мичман Александр Новиков принялся помогать растерявшимся матросам надеть противогазы, выводил задыхающихся из отсека. На его счету много спасенных жизней, только свою он не сумел сохранить.

Старшим здесь был командир турбиной группы недавний выпускник училища инженер-лейтенант В. Хрычиков, родом из города Людиново Калужской области. Это было его первое плавание… Двое старшин – К. Марач и А. Заковинько – стояли на маневровых устройствах. Отойти от них в аварийной ситуации немыслимо, это значит обречь лодку на неминуемую гибель. Отсек наполнялся дымом. Они включились в аппараты, но у Марача запотели стекла и он не мог видеть показания прибора. Он сорвал маску, протер стекла. За это время, может, и вздохнул пару раз, но и этого было достаточно. На него потом натянули маску, но уже не помогло… Здесь же погибнет и ушедший в первое плавание лейтенант Вячеслав Хрычиков.

По свидетельству Заварина, все было так:
«В Седьмом не сразу поняли, что в отсек проник невидимый убийца — угарный газ. Они не сразу бросились к дыхательным аппаратам. Надеялись, глядя на глубомер: стрелка его отсчитывала последние десятки метров, которые оставались до поверхности океана. Еще несколько минут и — в отсеки ворвется свежий воздух.

У маневрового штурвала, регулирующего обороты турбин, стоял старшина 1-й статьи Казимир Марач. Он успел натянуть маску изолирующего противогаза (ИП-46), но… пал жертвой собственной добросовестности. У него запотели стекла маски, и он не мог разглядеть показания тахометра (счетчика оборотов). Парень сорвал шлем-маску, протер стекла. За это время, может, всего-то два раза дыхнул. А этого уже было достаточно… На него потом маску натянули, а уже все… сердце не билось…

…Маневровый штурвал у Казимира Марача перехватил Саша Заковинько.

Еще держался на ногах старшина отсека Горохов. Он сразу включился в аппарат ИП-46, но как следует раздышать его, очевидно, не смог. Ребята держали обороты сколько могли, сколько позволяло сознание, погас свет. Заковинько чувствовал, что остался один. Аварийный фонарик уже не пробивал плотную завесу дыма, и едва различались показания приборов. Остановили холодильную машину, и в отсеке начала нестерпимо повышаться температура. Дышать было трудно, пот заливал глаза и стекла маски, слюна мерзко хлюпала под дыхательным клапаном… »

«При всем уважении к памяти мертвым нельзя не сказать: эти жертвы — результат плохой выучки экипажа. Подгонка аппаратов индивидуального дыхания для каждого матроса должна быть произведена с самого начала его службы на лодке, а включение в них отработано до автоматизма. На хороших лодках эта операция повторяется с замерами времени чуть ли не ежедневно.»

Но объективности ради приведем высказывание Ивана Кулакова, старшины команды трюмных машинистов в 1961 г.
«Для работ в таких условиях не было предусмотрено средств спецзащиты, — вспоминает И. Кулаков. — Противогазы, легководолазные костюмы у нас были, но они громоздкие, в них невозможно повернуться. Очки запотевают, ничего не видно. Моряки снимали маски, работали с открытыми лицами, дышали зараженным воздухом. Вскоре запустили насосы, пошла прокачка реактора, приборы начали фиксировать его температуру. Команда вздохнула с облегчением..»
Да, это говорилось по отношению к работам в радиационно-сложных условиях, но что с тех пор изменилось за 11 лет? Теперь много пишут о том, насколько недостаточно уделялось внимания средствам спасения моряков. Особо ясно это стало после гибели подводной лодки «Курск».

Что значит турбинист на подлодке? Приведу пример. Это произошло еще в далеком 1960 году, когда К-19 только испытывали. Из-за нештатной работы системы погружения лодка стремительно накренилась на нос (дала дифферент, как говорят подводники) и пошла ко дну под углом 35-40 градусов. Турбинист спас лодку, когда до дна оставалось 25-30 метров — он успел дать реверс (обратный ход). Продув балласт, лодка буквально выпрыгнула на поверхность.

И фрагмент из сборника «Из бездны вод: Летопись отечественного подводного флота в мемуарах подводников.», для понимания обстановки в турбинном отсеке:
«Седьмой турбинный отсек <…> по насыщенности трубопроводами и механизмами это самый затесненный отсек. И, наконец, здесь, как ни в одном отсеке, жарко. И хотя мощные кондиционеры создают нормальный микроклимат во всех помещениях корабля, но и они не справляются с температурой, которая ниже 30 градусов не опускается.
В отсеке двое старшин напряженно следили за показаниями манометров и водомерных стекол, манипулируя клапанами — маневровым и травления.»

В 6-м отсеке ход корабля обеспечивали на пульте управления главной энергетической установки (ГЭУ) командир дивизиона движения (КДД) капитан-лейтенант В. Милованов и командир группы дистанционного управления (КГДУ) старший лейтенант Сергей Ярчук. Пульт ГЭУ теоретически должен быть герметичен. Теоретически, однако… Когда в кормовых отсеках поднялось давление в выгородку пульта вместе с воздухом начал поступать угарный газ. И тогда командир дивизиона движения приказал всем покинуть пульт ГЭУ. Остались лишь он и Ярчук. Включились в аппараты, Ярчук начал задыхаться и сорвал маску. Он умирал на глазах своего командира, а тот не мог ему помочь: надо срочно заглушить реакторами.

Из воспоминаний Милованова:

В.П.Кулибаба
«С пульта всех выгнал, оставил с собой одного Ярчука, старшего лейтенанта. Остальным велел покинуть пульт. А глубина — 120 метров. Я попросил центральный всплывать. Меняев Рудольф там был, механик, и Кулибаба Витя. Говорю: срочно всплывайте, потому что в 8-м уже насосы останавливаются. Когда я с пульта всех отправил, Лева Цыганков с пульта не хотел уходить, отдал свой дыхательный аппарат старшине Горохову. Тот ушел, а Лева мокрой тряпкой закрылся и за пульт зашел, и все — там концы отдал. Я задраился на пульте. А у Ярчука, управленца, аппарат не включился. Хотя опытный такой парень. Я попробовал — а он холодный, лежит головой на пульте на правом борту. »

Из воспоминаний Миняева:
«… о Милованове. Ведь не каждый смог бы так — двумя руками — одновременно управлять двумя реакторами в аварийной ситуации. А потом еще по пути привести все в исходное состояние. Я помню, как он с кровавой пеной, в полубессознании приполз в Центральный пост»

Заглушив их и убедившись, что все поглотители сели на нижние концевики, командир дивизиона движения покинул пульт. Кормовые отсеки лодки были загазованы, и, пробираясь по ним, Милованов потерял сознание. А когда ПЛ всплыла в надводное положение его с кровавой пеной на губах в бессознательном состоянии в центральный пост его принес матрос-турбинист.

Из воспоминаний Милованова:
«Я один остался там, до всплытия держался, а потом, при всплытии, только заколыхались, я запросил разрешения уйти, потому что там уже опасно было с реакторами. Я когда там шел, палуба красная была в 6-м отсеке. Сигнализация не работала. Я оба ключа снял, компенсирующие решетки опускал вручную, потому что водяные стержни упали. Меня потом нашли в районе 5-го отсека, на переборке из дизельного в ракетный отсек. Лежал, говорят, с кровью у рта. Я не помню дальше. У меня, наверное, аппарат отработался. Я очухался, когда Пискунов, врач, мне рот в рот дышал, и он мне флотскую кружку спирта влил. Я вытравил все. Потом, на третьи сутки, очухался от холода, замерз. А я среди трупов лежал. Я помню лейтенанта Хрычикова, управленца, его похоронили — в центре Атлантики опустили за борт. Его и главного старшину Казимира Марача. И вот я среди них. »

Из воспоминаний Генадия Каршина, старшины команды мотористов:
«Очнулся в рубке. Сколько прошло времени, не помню. После узнал, что вытащил меня из трюма матрос Ключников, с которым мы пытались запустить систему охлаждения. При этом он и сам потерял сознание. В рубке рядом со мной лежали два трупа: один из них был старшина Марач, второй лейтенант Хрычиков. Здесь же крича от боли лежал обожженный матрос Горохов, который после этой аварии потерял память.»

Горохов уже был в тяжелейшем состоянии. Он никого не узнавал. Только курил и ругался. Его потом сняли первым же вертолетом и на эсминце отправили на Большую Землю.
В 5-м отсеке, в полной темноте члены экипажа с громоздкими противогазами на голове попытались запустить резервные дизель-генераторы. Старший лейтенант Е.Медведев начал готовить их к пуску, не дожидаясь команды — он понимал, что после заглушения реакторов необходим источник электроэнергии. Его вместе с мичманом Шишиным вынесут из отсека без сознания. Пытаясь запустить дизель, они сорвут мешающие противогазы с запотевшими стеклами. К счастью, оба останутся живы. Однако эта попытка успеха не имела. Более того, обессиленная группа не смогла вручную до конца закрыть захлопки подачи воздуха к дизелям. Поскольку снаружи в это время начинался шторм, через эти захлопки в пятый отсек залилось около 200 т забортной воды, которая затопила дизель-генераторы и вентиляторы общесудовой системы вентиляции, а также аппаратуру дистанционного пуска механизмов реакторного отсека.

Все это время в центральном посту в сложнейшей ситуации принимали решения командир БЧ-5 Миняев и командир корабля Кулибаба. Никто из тех, кто находился в Центральном посту, еще не представлял толком, что именно случилось в Девятом. На пультах Центрального не было приборов, которые бы показывали, во сколько крат подскочили температура и давление в аварийном отсеке. Все надеялись, что беду удалось отсечь, наглухо задраив стальные переборки, что пожар затихнет сам собой, как предсказывали все инструкции, ибо самый надежный способ тушения пожара на подлодках есть «метод герметизации отсека».

Именно благодаря их хладнокровию удалось сохранить лодку и спасти многих людей. Капитан Кулибаба не покидал лодку до прибытия на базу. Позднее их действия будут самым тщательным образом проанализированы комиссией. Часто такое расследование заканчивается увольнением, Кулибаба же был награжден орденом Красного Знамени.

Из воспоминаний Николая Николаевича Локтионова, в то время связиста:
«Во всех походах я спал прямо в радиорубке под столом с радиоаппаратурой на ящиках с «Зипом». Так было очень удобно. По тревоге я всегда на боевом посту. За полчаса до подъёма прозвучал сигнал тревоги. Быстро выскочив со своего лежбища включил всю необходимую аппаратуру на прогрев. Прибежали старшина команды мичман Константюк, молодой радист Крючков. Каждый занял свои места по боевому расписанию. Во время доклада о готовности в центральный пост по «Каштану» мы услышали крик Пети Кабак о пожаре в 9 отсеке.

Через некоторое время лодка пошла на всплытие.»

И все же экипажу удалось вывести корабль в надводное положение, через 24 минуты после объявления тревоги подводная лодка наконец всплыла.

…все-таки они всплыли. Всплыли, как положено всплывать по инструкции: прослушав поверхность океана над головой, дабы не попасть под киль проходящего судна. На все про все ушло 24 минуты.

Потом командиру многие, а том числе и инженер-механик, будут пенять на это затяжное всплытие. «Надо было выскакивать по-аварийному, — горячились коллеги Кулибабы. — Меньше было б трупов в отсеках».

По-аварийному — значит продувать балластные цистерны на тех глубинах, когда давление воздуха в бортовых баллонах едва-едва позволяет начать продувание. При этом расходуется большая часть сжатого воздуха. На «К-19» система ВВД и без того уже была повреждена пожаром в Девятом. А сжатый воздух, как увидим дальше, сэкономленный на аварийном всплытии, спасет других.

Во всяком случае, Государственная комиссия не поставит в вину командиру то, что он не стал всплывать аварийно.

…Но всплыли. И сразу же лодку повалило на борт, потом всех швырнуло на другой — всплыли в Шторм. В зимний по-бискайски жестокий шторм.

После всплытия аварийная партия выносила моряков из пятого, шестого и седьмого отсеков в центральный пост, а затем поднимали на мостик. На палубе в ограждении рубки лежали вынесенные из отсеков. Сюда уже прибыл врач Пискунов, которого только что привели в чувство с помощью нашатырного спирта и чистого кислорода. Под руководством врача им делали массаж груди, дышали «рот в рот». Настойчиво пытались «раздышать» легкие и привести в сознание тех, кто не подавал признаков жизни. Если бы корабельный врач сплоховал, то недосчитались бы гораздо больше людей.

Командир 1-го отсека Валентин Николаевич Заварин о том что произошло на корме мог судить только по стрелке одного прибора — манометра станции ВПЛ. Стрелка все время клонилась к нулю, а это означало, что давление в системе падало, поскольку она непрерывно работала, выбрасывая пенную струю в очаг пожара. Если бы пожар был потушен, то систему в девятом перекрыли бы, и стрелка остановилась бы где-нибудь выше. Но она неуловимо сползала к нулю.

Из воспоминаний Заварина:

«Пожар страшен. Но страшней бездействие при пожаре. Там, далеко за стальными переборками, — огонь, от которого отступать некуда. Быстро спустились в трюм старшина отсека мичман Межевич. трюмный и я — командир Первого отсека. Спустились для перезарядки носовой системы пожаротушения. Я водил пальцем по строчкам инструкции, выбитой на латунном листе, и смотрел на манометр. А давление все падало и падало. Кто-то расходовал ВПЛ — пенную жидкость системы пожаротушения. Затем мы перезарядили систему, но давление снова падало.

Прошло много лет, но это чувство досады и сострадания запомнилось навсегда. Когда в очередной раз мы перезарядили систему последними остатками пенообразующего раствора, поняли, что кому-то там, в очаге пожара, помочь уже больше не сможем…

Запросили Десятый отсек. Там ребята тоже израсходовали весь запас ВПЛ. Сколько же этой пены мы залили в очаг пожара! Неужели так и не перекрыли шланг пожаротушения? Неужели не хватило пены? Неужели уже некому было перекрывать кран системы ВПЛ?»

Позднее Заварин получил приказание с аварийной партией начать эвакуацию людей из кормовых отсеков. В какой-то момент он потерял сознание и очнулся уже в ограждении рубки.

Из воспоминаний Заварина:
«Мы вытаскивали людей из задымленных отсеков в Центральный пост, под трап рубочного люка. Наверху наш офицер Виктор Воробьев с веревкой в руках один поднимал по колодцу вертикального трапе безжизненное тело. Наверное, кроме него, это так быстро и так осторожно сделать бы никто не смог.

Мы снова ушли в кормовые отсеки выносить моряков. Через Пятый отсек людей протаскивали с трудом. Там и в обычной-то обстановке проходишь, как на аттракционе, а в тяжеленном аппарате с человеком без сознания на плечах одному пройти немыслимо. Полумертвые люди были податливы, и неуклюжи, и тяжелее своего веса. Было страшно жарко, я задыхался в резиновой маске. Потом Володя Бекетов— мичман, старшина Четвертого отсека — менял мне аппарат. Он даже умудрился подключить манометр и проверить давление в баллонах.

В какой-то момент я не смог то ли сам перелезть через комингс переборочной двери, то ли кого-то перетащить… Я на что-то откинулся на одну минуту передохнуть, может быть, просто лег на палубу.

Очнулся, когда меня тащили. Из ада я попал на небеса. Я видел дневной свет и дышал морским воздухом! »

Отдышавшись, Заварин вновь пошел в корму. Напарником он выбрал лейтенанта Смирнова. Выгорели 5, 8 и 9 отсеки. Им предстояло дойти до девятого отсека, ощупать перегородку, загерметизировать все отсеки и проверить положение захлопов и клапанов. Отсеки были настолько задымлены, что луч от фонаря почти не пробивался сквозь пространство, максимальная видимость — 1 метр. Когда аварийная партия отдраила переборку восьмого отсека, там лежали погибшие. В каюте управленцев тлели постели, дым шел из поста химслужбы. О том, чтобы пробраться в девятый отсек, нечего было и думать.

Из воспоминаний Локтионова:
«Всплыв на перископную глубину подняли антенны и стали прослушивать эфир в поисках частоты лучшей для проходимости сигнала. Проходимость как и погода на верху были мерзкими, а тут еще и угарный газ стал доходить и до нашего третьего отсека. Командир приказал дать сигнал бедствия. Настроив передатчик и зарядив перфоленту с сигналом произвели выстрел, но он оказался холостым, квитанции нет значит нас не слышат. Вышли открытым текстом на международной волне. Работать надо было ключом, рука плохо слушалась. В ответ тишина, только эфирный треск. Зарядил ленту повторно, но её порвало в самом начале, она за что-то зацепилась. Необходимо было её восстановить с помощью специальной линейки. Считывать с кусков ленты пришлось мне, за перфоратор сел Крючков. Константюк занимался докладами в центральный. После первой группы цифр молодой свалился, начал действовать угарный газ.

Гляжу мичман приседает и голова набок. Подошел штурманский электрик Виктор Евсеев, родом с Казани, так вот я читал а его заставил тыкать пальцами в клавиши перфоратора.

Время от времени кто-то не помню давал нам аппарат подышать. Настучав перфоленту, зарядил её, и прослушав и выбрав частоту с лучшей проходимостью, стрельнул. Пошли томительные секунды ожидания квитанции, но в этот раз её я не дождался, потерял сознание. Очнулся на палубе 2 отсека с кислородной маской на лице. Кто её мне давал не помню. Ползком добравшись до переборки в центральный кричу «кто в рубке и получена ли квитанция». Кто был в центральном тоже не помню, но ответ отрицательный. Голова трещит, ноги подкашиваются, а идти надо. Добравшись до рубки, поднял с пола ленту, прослушал частоты, зарядил и стрельнул. Всё это на автопилоте. Опять томительные секунды ожидания и вот наконец знакомая мелодия «умэски». Есть квитанция, нас услышали, доложил в центральный и снова вырубился. Очнулся от холода, лодка была на поверхности и холод тянуло через открытый верхний люк центрального отсека. Главная энергоустановка заглушена, дизеля не запущены, аккумуляторные батареи сели, освещение аварийное, связи больше никакой.

Достали маломощную коротковолновую радиостанцию, а там аккумуляторы на «0». Константюк вспомнил о ручном генераторе для зарядки таких батарей. Установили и давай все по очереди его крутить.

Досталось и нам радистам и штурманским и метристам. Сутки крутили, но своего добились.»

«К-19» передала сообщение об аварии, но уверенности в том, что худшее позади, не было. В ограждение рубки вытащили спасательный плот.

Вскоре над кораблем начали летать разведывательные самолеты «Орион». Первым к ним подошел фрегат береговой охраны США. Но подводники от помощи американцев отказались. Обязаны были отказаться!

Из воспоминаний Заварина:
«Мне от такого «спасателя» стало как-то не по себе. Ведь у меня в аппаратах секретные торпеды, за которые я отвечаю головой. Образ врага в сознании был воспитан стойко. На всякий случай доложил Нечаеву, что в принципе могу выстрелить из аппарата на затопление (с закрытыми запирающими клапанами) две торпеды новой конструкции. Нечаеву хватило здравого смысла принять мое сообщение в качестве шутки и посоветовать лучше выстрелить ими в боевом варианте… »

Утром 24 февраля 1972 года на командный пункт Северного флота поступила информация: в Северной Атлантике после пожара на глубине всплыла атомная подводная лодка, находившаяся на боевой службе. Есть человеческие жертвы. Субмарина не имеет хода. В район аварии был немедленно послан крейсер «Александр Невский» с резервным экипажем для лодки и командным пунктом из специалистов управлений флота во главе с вице-адмиралом Л.Г. Гаркушей.

Из воспоминаний Александра Медведева:
«Нас, первый экипаж, подняли по тревоге 24 февраля в 11 часов дня. В головах были разные версии: что случилось, как случилось, где случилось и почему? Информации никакой не было. Форма одежды — бушлаты и срочная погрузка на катер. Нас очень быстро доставили на Североморский рейд, где стоял под парами легкий крейсер «Александр Невский». Экипаж быстро перешел на корабль и нам определили место в свободном кубрике на второй палубе. Четверо суток до места аварии лодки в штормовом океане при полном ходе крейсера не первой молодости дали о себе знать. <…> За бортом волнение 6-8 баллов. <…> Во время этого похода на крейсере смыло за борт вахтенного моряка на баке. Поднять его не смогли — поздно заметили потерю. <…> На четвертые сутки похода в носовой части образовалось отслоение обшивки форштевня. Затоплена часть носовых герметичных отсеков. Крейсер имеет носовой дифферент порядка полутора двух градусов. В назначенную точку прибыли с сильным дифферентом на нос.»

Вслед за крейсером вышел спасатель СС-44, но еще в Кольском заливе его выбросило штормом на камни. Еще во время перехода был получен приказ срочно представить план спасения лодки. Причем никакими дополнительными сведениями в каком же состоянии К-19 это указание не подкрепили. Прямой связи с К-19 не было, и нам пришлось строить гипотезы.

25 февраля. Из воспоминаний Локтионова:
«Первым кораблем с которым была установлена связь был гражданский сухогруз. В это время я еще не знал о погибших товарищах, не было времени уходить из рубки, потому что каждый занимался тем чем должен заниматься по боевому расписанию.

Выйдя на мостик подышать я увидел что-то накрытое брезентом. Это были Хрычиков и Марач. Только увидев их я понял произошло страшное, неотвратимое.

Вахту в рубке несли постоянно, но эфир был чист. И вот наконец услышали сухогруз и через некоторое время увидели вдалеке. Настроение поднялось.»

26 февраля. Только через двое суток, 26 февраля первое судно подошло к аварийной подводной лодке, это был теплоход «Ангарлес». К этому времени разыгрался сильный шторм. Волны перекатывались через надстройку и захлестывали рубку. Спущенный с судна спасательный катер попытался подойти к лодке, чтобы передать буксирный конец. Они пытались завести буксирный конец. Смыло за борт мичмана Красникова, в воде оказался и мичман Бекетов. К счастью, их сразу же вытащили за страховочные концы. Волны бросали лодку как щепку.

В тот же день, 26 февраля на большой противолодочный корабль (БПК) «Вице-адмирал Дрозд» из Главного штаба ВМФ пришла телеграмма: срочно заправиться от танкера и идти спасать терпящую бедствие в Бискайском заливе подводную лодку. Этот корабль должен был следовать с мыса Каблан в Южную Атлантику с заходом на Кубу.

3 марта. За пять суток «Вице-адмирал Дрозд» пересек Атлантический океан и 3 марта к концу дня он и несколько судов сопровождения прибыли к месту аварии. На следующее утро подошел буксир СБ-38 и к вечеру АСС «Алтай» и плавбаза «Гаджиев». Всего же в операции по спасению субмарины было задействовано более 30 кораблей и судов Северного и Черноморского флота. Рядом были несколько «рыбаков» и тот самый корабль береговой охраны США.

Из воспоминаний Вениамина Семеновича Молодкина на тот момент лейтенант, летчика 830-го отдельного корабельного противолодочного вертолетного полка:
«Мы уже возвращались с боевой службы, пересекли экватор и направлялись к Кубе, когда поступило известие о том, что атомная подводная лодка К-19 терпит бедствие. Мы отправились к ней для оказания помощи, так как других советских кораблей поблизости не было. Подошли в район, погода дрянь, бушует шторм, летать невозможно. Высокие волны часто заливали полетную палубу, которая на БПК находится всего в 2,5 метрах, от ватерлинии. Так как по всем нормам летать было нельзя, запросили штаб авиации Северного Флота, те — Москву, которая дала указание принимать решение навылет самостоятельно… И мы начали летать. »

Первые попытки завести буксирные концы на лодку оказались бесполезными — 8-бальный шторм, волна в десять метров кладет корабль на бок до 35 градусов. Шторм к тому времени разошелся так, что мачты корабля порой скрывались за гребнями волн. И подводники просто не поверили своим глазам, когда над рубкой завис вертолет.

Вертолетом целеуказания Ка-25Ц майора Крайнова с БПК «Вице-адмирал Дрозд» при сильном ветре смогли снять с подводной лодки только часть личного состава. Предварительно с вертолета поснимали всю локацию, выиграв в весе 500 кг и переправили на лодку первых 12 человек добровольцев-спасателей. Причем высадить людей удалось только на второй день, а в первый смогли только передать на тросе два мешка с аппаратами индивидуального дыхания, продуктами, теплой одеждой, фонариками, там был даже бидон с горячим кофе!. По некоторым источникам, в первый день (во второй вылет) удалось также снять с лодки трех моряков. Вертолет прилетал еще и еще. Инструкции запрещают полеты в штормовую погоду, но экипаж — Крайнов, Федась, Семкин и Молодкин — знал, что каждый вылет может означать чью-то спасенную жизнь. Воглавил группу спасателей на вертолете мичман Григорий Тихий (боцман БПК «Вице-адмирал Дрозд»), всегда вместе с ним работали старшины 2 статьи А. Мунтян, Ю. Зеленцов, П. Боринский.

Впоследствии капитан Молодкин рассказывал:
«Главным было взлететь. Вертолет вручную выкатывали на сетку, и человек тридцать моряков удерживали машину, пока набирали обороты. По команде они отпускали ее, и я через секунду уже был в воздухе. Так же с риском садился обратно на палубу.»

Из воспоминаний Г.Тихого:
«Очень большим моральным испытанием было когда вертолет завис над лодкой и все было готово для высадки людей, но сделать это не смогли из-за поднятого перископа и штыревых антенн. Да и волна захлестывала рубку.

Удалось передать только два мешка с продуктами. Очень четко действовал старшина 1 статьи Григорий Кондратьев. Никакого страха., лишь холодная решительность. Уверен, разреши ему, он бы вплавь добрался до лодки. На второй день ( 04.03) старшина 1 статьи Кондратьев первым с вертолета пошел на лодку. После высадки наших людей на лодку на вертолете стало увереннее работать. С каждым рейсом росло мастерство по высадке людей и грузов. Когда начали поднимать людей с лодки, то заметного страха у них в глазах не было.

Правда, схватившиеся за трос подводники, разжимали руки уже в вертолете. Иной раз с нашей помощью. Мичмана трюмного втягивали в вертолет в бессознательном состоянии, и конец каната захлестнулся вокруг шасси. Пришлось выходить на шасси старшине Зеленцову. дабы отвести канат в сторону. Страха никакого не было. При приеме или передаче людей на лодку, пальцы рук попадали в блок, заливало все кровью. Но никто не пускал канат, ибо это было катастрофой для висящего за бортом.

Желание было одно: спасти во что бы то ни было людей. Принимали тяжелобольного старшину. Носилки дошли до буртика двери вертолета. Их перекосило. Мне и Зеленцову удалось за бортом вертолета перевернуть носилки, а штурман капитан Федась, покинув кабину, помог втянуть носилки внутрь вертолета.»

У капитана 1 ранга запаса Василия Красильникова сохранились рукописные свидетельства участников той уникальной спасательной операции.
«Капитан 2 ранга Проскурняков В. Г. собрал в столовой команды экипаж, — свидетельствует заместитель командира БПК по политчасти капитан 3 ранга Александр Михачев, — где сообщил о тяжелом положении подводников. После сообщения в столовой воцарило глубокое молчание. Только было слышно, как за бортом беснуется 8-бальный шторм и свирепо свистит в антеннах ветер. 10 метровая волна методически содрогала корпус своей огромной массой, кладя на борт корабль до 35 градусов. Нарушил молчание командир корабля: «Мы в этих условиях должны оказать помощь нашим боевым товарищам, нужны добровольцы»

После минутного молчания весь личный состав заявил : «Мы готовы идти на помощь!» Из всего экипажа были отобраны 25 матросов, старшин и офицеров — более сильных, ловких, выносливых. Первые двенадцать человек с вертолета были высажены на лодку.

Все они воины трех национальностей — русские, украинцы, татары — отличники боевой политической подготовки, спортсмены 1 и 2 разрядов. По прибытии на АПЛ спасательная группа во главе со старшим лейтенантом Кондрашовым В. В. включилась в спасательные работы: заводка буксира на ПЛ, прием доставляемых вертолетом и спасательными судами грузов, эвакуация подводников. Экипаж БПК с нетерпеньем ждал сообщений с ПЛ. И вот пришло первое от командира подводной лодки, которое сразу же было передано по корабельной трансляции: «Действиями всего личного состава БПК, работающего на ПЛ, подводники восхищены. Просим представить к награде старшину 2-й статьи Верещагина А. С. за мужество, проявленное при заводке буксира в условиях шторма.

Некоторые из подводников, которых мы принимали на борт, прямо на глазах седели, — рассказывал мне Василий Александрович. — Многие не могли разговаривать, отдельных мы с ложечки кормили. Наш вертолет снял с лодки порядка 50 человек. Человек 30 по веревочной переправе снял буксир-спасатель. Очень трудно пришлось работать на лодке нашей аварийной партии.»

В это же время операциями на самой АПЛ руководил капитан 2 ранга Кулибаба, ему помогал замполит лодки капитан 2 ранга Веремьюк, образцы выдержки, умение себя вести в сложной обстановке показали капитан 3 ранга Веселов, капитан-лейтенант Милованов.

Обратимся к докладной записке старшего группы спасателей старшего лейтенанта Кондрашева, датированная 3 апреля 1972 года:
«Если рассмотреть психологическое состояние личного состава объекта, то смертельная опасность повлияла значительно на все категории. По рассказам оставшихся на объекте, некоторые матросы, старшины, офицеры были настолько морально потрясены, что была необходима их срочная эвакуация. Это командир БЧ-2, ряд офицеров и матросов. Покидали объект они с радостью. У тех, кто остался, наблюдались последствия шока и боязнь отравления СО, стремление как можно дольше находиться на свежем воздухе. Это стремление было, скорее всего, подсознательным, т. к. люди не всегда понимали, почему так делают.»

Вертолетчики эвакуировали с К-19 около сорока человек (по другим источникам — 32 человека). Остальных (52 человека) были эвакуированы на спасательный буксир СБ-38 «мокрым способом» — по канатной дороге. Моряки привязывали карабин пояса к тросу, протянутому между лодкой и спасателем, и прыгали в воду. С буксира выбирали линь, и за считанные минуты поднимали их на борт.

Снова вернемся к воспоминаниям Александра Медведева:
«Первый буксир завели на третьи сутки после нашего прихода. При попытке буксировки капроновый швартовый конец диаметром 80 мм порвался как обычная ниточка. На следующий день завели два конца, один из которых порвался сразу. Затем на следующее утро завели страховочный конец и была предпринята попытка обтянуть буксирные концы. Пока мы … с буксирными концами, вертолет с «Дрозда» снял много ребят с лодки, параллельно эвакуировали мокрым способом. В лодку на замену пошел наш экипаж. В первой вахте пошли спецы БЧ-5 с кап-лей Дорожинским. Основа дивизиона живучести. С ними пошел радист Саша Виноградов, ему дали станцию Р-105 для поддержки связи с флагманом. В это время я нес вахту связи на УКВ между крейсером и лодкой. Следующая сменная вахта на лодке при буксировке была моя. и так продолжалось до прихода буксирного каравана в Кольский залив, бухта Тихая. »

Но было и так (из воспоминаний Г.Каршина) :
«Когда К-19 взяли на буксир, людям предложили перебраться на спасательное судно «мокрым способом», то есть вплавь. Матросы, в том числе и Геннадий, попрыгали в ледяную воду.

— Плыл, как Чапаев, со сломанной рукой, — со смехом сейчас вспоминает он. — А со спасательного судна нам бросали в воду надувные плоты. Сначала мы забирались на них, а затем поднимались на палубу по верёвочной лестнице. Уцепиться за лестницу из воды во время шторма невозможно. К тому же волны норовят разбить смельчака о борт. Лезть по лестнице со сломанной рукой я не смог. Меня попытались поднять вместе с плотом. Но один из крюков, на которых держался плот, сорвался. И я чуть было снова не полетел в воду. Хорошо, это случилось уже на самом верху, и меня успели поймать.»

На аварийной подводной лодке осталась только аварийная партия – восемнадцать моряков. Одежда промокла, было холодно, уже много суток они питались кое-как. Их необходимо было сменить. Спасатель взял на буксир плотик с людьми в надежде, что волна забросит его на корпус лодки. Попытка следовала за попыткой, но безрезультатно. Наконец, с борта «Вице-адмирал Дрозд» удалось высадить на лодку радиационную разведку и аварийную партию, которую возглавил старший лейтенант Вячеслав Кондрашов.

Около 10 марта, для руководства спасательной операцией недели через две (морской переход длился двенадцать дней) из Москвы прибыл первый заместитель главнокомандующего ВМФ СССР адмирал флота В. Касатонов. Первым делом он замкнул на себя все решения, даже второстепенные.

Спасательная операция продолжается. За три недели восемь раз заводились со спасательного буксира «СБ-38» концы питания к электрощиту подводный лодки. Семь раз их обрывал шторм, но при каждом подключении удавалось провести частичную вентиляцию отсек за отсеком, установить нештатное освещение, проверить и закрыть вручную на стопоры забортную арматуру. Прежде чем запустить в очередной отсек аварийную партию, туда посылалась группа радиационно-химической разведки, которая определяла газовый состав воздуха и допустимое время пребывания в отсеке. Эта процедура занимала несколько часов.

К 18 марта концентрация угарного газа в девятом отсеке — последней преграде к освобождению моряков — составляла 3 мг/л, и адмирал Касатонов принял решение начать операцию по эвакуации десятого отсека. Впрочем, некоторые источники сообщают, что Касатонов не был сторонником немедленного освобождения моряков из 10 отсека, он считал, что необходимо как можно скорее отбуксировать лодку на базу. Легко обвинять…

Но послушаем самого командира отсека Полякова:
«До восьмого марта вел календарь в уме. Потом сбился… Ураган буйствовал пять дней. Но, когда приутих, легче не стало… В Центральном на пятые сутки нас похоронили. Но адмирал Касатонов, руководитель спасательной операции, приказал числить нас в живых до самого последнего дня. Конечно, мы ничего о том не знали и сообщить о себе никак не могли, но чувствовали, что воздух через дифферентовочную цистерну мало-помалу идет…»

В отсеках еще оставалась вода, но ее откачка уже не была жизненно важна. Тела погибших сложили в стороне и накрыли простынями, в каждом отсеке установили по три лампочки. Вперед была послана спасательная группа в аппаратах индивидуального дыхания, имеющая по противогазу для каждого из 12-ти пленников.

В девятом отсеке картина была страшная: прогоревшие насквозь листы металла, расплавленные трубы, груды обгоревшего оборудования, среди которых лежали обугленные человеческие тела. И вот, наконец, в ответ на крики спасателей по ту сторону переборки раздались радостные голоса. Моряки ждали этого момента двадцать четыре дня! Двадцать четыре дня неуверенности и тревоги…
«Как и предполагалось, входной люк между девятым и десятым отсеками был наглухо заклинен. Кому-то пришло в голову поддуть отсек с подводниками через трубопровод, по которому им подавался воздух. Ощущение неприятное, но в отсеке создалось избыточное давление, и люк открылся. Наконец, пленники увидели людей из внешнего мира. Первому же моряку тут же суют дыхательный прибор. Моряк передает противогаз товарищу, тот — соседу, и так пока последнему не остается ничего другого, как его надеть.

Вторая срочная мера: пленникам завязывают глаза, за много дней отвыкшие от света. Пробираться по горевшим отсекам они будут на ощупь, держась за спасателей.

Однако и вслепую Борис Поляков сможет убедиться, насколько он был прав, воспрепятствовав отчаянной попытке вырваться из мышеловки на пятый день.

По девятому отсеку им пришлось практически ползти из-за завалов обгоревшего оборудования. Через несколько минут все двенадцать оказались в зоне безопасности, а чуть позже вертолетами доставлены в мед часть на надводный корабль. Посыпались поздравительные телеграммы от правительства, министра обороны, главнокомандующего ВМФ, с соседних кораблей — все с беспокойством следили за ходом спасательной операции.»
[Н.Мормуль. Борьба продолжается]

18 марта из десятого отсека смогли вывести 12 моряков. Все они остались живы благодаря командиру отсека Б.А. Полякову, позднее его представили к званию Героя Советского Союза, но дали лишь орден Красного Знамени. Вот их имена: два офицера — капитан-лейтенанты Борис Александрович Поляков и Владимир Иванович Давидов, три мичмана — рулевой-сигнальщик Владимир Иванович Киндин, Иван Петрович Храмцов и Иван Иванович Мостовой и семь матросов — Валерий Андреевич Саранин, Николай Геннадиевич Кирилов, Василий Петрович Михайленко, Владимир Петрович Троицкий, Вячеслав Анатольевич Демин, Валерий Николаевич Борщев и Владимир Дмитриевич Смоляров.
Со спасательного буксира СБ-38 на подводную лодку подавался также воздух высокого давления и электропитание. Со спасательных судов СБ-38, «Бештау» и других судов из положения «в дрейфе», «на ходу» и «при швартовке» неоднократно передавалось спасательное имущество, ВВД и продувались цистерны главного балласта.

В какой-то момент была предпринята попытка подключить лодку на береговые клеммы электропитания, чтобы восстановить электроснабжение.

Далее передаю слово Александру Медведеву — члену подоспевшего 1-го экипажа лодки, во главе с капитаном Пивневым Ю.С.:
«Эта история с подачей питания на лодку в моей памяти отложилась так: Нас десантировали на лодку вертолетом. Это был не первый десант. После того как вывели ребят из десятого была попытка завести электропитание на береговые клеммы питания. Этим делом занимались Даниил Андреев и Гена Артяков. Я в это время был на УКВ связи с флагманом на ходовом мостике. Вся информация передавалась на флагман.

Волнение несколько улеглось и удалось, как говорится всем миром, завести на клеммы кабели питания с надводного корабля. Артяков замерил сопротивление изоляции станции переключения, оно было намного ниже допустимого, Вероятность короткого замыкания и пожара на лодке была очень высока. Батарея была разряжена, вентиляции нет, вокруг влага, сырость. Освещение только переносными фонарями, которых не было в достатке. На страховке стояли ребята с пенными огнетушителями, которые взяли из пирамиды на второй палубе третьего отсека.

Я передавал обстановку на флагман каждые полчаса.

Пришло радио с флагмана, которое давало право принимать решение командиру по реальной обстановке на борту. Пивнев принял решение принять энергию на борт. На эту операцию он направил Гену Артякова и Даниила Андреева. Дали с собой пару литров шила, одели в резиновые боты и перчатки и вперед. В течение около часа они сушили шилом станцию переключения. Затем поступила команда подать напряжение на кабели ввода. Напряжение было подано на кабели, оставалось самое главное, подать питание в бортовую сеть. Но с подачей питания на лодку ничего не получилось. Не помню что, кажется преобразователи от сырости вышли из строя. Постоянно выбивала защита.

Отрицательный результат это тоже результат. Поступила команда привести все в исходное и мы дальше потянули «Хиросиму» домой.»

Буксировка лодки на базу флота осуществлялась буксирами СБ-38 и «Стерегущий» и СС «Бештау» и «Агажен» . Расстояние — 2160 миль.

4 апреля завершена буксировка и подводная лодка ошвартовалась в базе. В результате аварии погибли на К-19 28 человек и 2 человека в штормовых условиях на кораблях-спасателях — крейсере «Александр Невский» (один матрос был смыт волной) и плавбазе «Магомет Гаджиев» (замполит 1-го экипажа — капитан 2 ранга Ткачев, во время шторма получил смертельную травму).

Из воспоминаний Александра Медведева:
«В бухте Тихой нас ошвартовали к плавпирсу и поставили рядом плавкран. На берегу развернули мобильный госпиталь. Поставили очень серьёзное оцепление из ВВшников. Через люк девятого отсека мы спускались в лодку, зашивали своих ребят в мешки, и, подавали на стропы плавкрана. Наши же ребята принимали их на берегу. КЭП категорически отказался, что бы в этой операции принимала участие береговая похоронная команда. В перерывах кружка шила проскакивала как глоток воды, пьяных не было. Я сейчас пишу и комок подкатывает к горлу, вроде давно это было и немного забылось и было легче, но Это забыть невозможно. Иной раз это снится. Просыпаюсь в поту. Невозможно это забыть.»

БПЛК «Вице-адмирал Дрозд» находился в районе спасения К-19 до конца. Кораблю тоже досталось — потом в доке на корпусе насчитали семнадцать пробоин и вмятин. В Североморск корабль пришел 24 марта с приспущенным флагом, имея на борту тело капитана 2-го ранга Ткачева, замполита первого экипажа К -19, пришедшего из Североморска на смену экипажа Кулибабы. От удара во время шторма о переборку у Ткачева произошло сотрясение мозга, общий паралич, и все усилия нейрохирургов не увенчались успехом…

Вот список погибших на подводной лодке К-19 24 марта 1972 года:
1. Алексеев А. П., старшина 1-й ст.;
2. Бабич А. Н., матрос;
3. Борисов Ф. К., мичман;
4. Васильев А. П., гл. старшина;
5. Волошин Х. А., ст. матрос;
6. Галкин Н. И., старшина 2-й ст.;
7. Глушаков П. И., старшина 2-й ст.;
8. Гринько В. В., матрос;
9. Губарев В. Ф., ст. матрос;
10. Ефимов Н. А., матрос;
11. Захаров А. Н., матрос;
12. Кильдюшкин В. А., ст. матрос;
13. Кондратенков М. И., матрос;
14. Марач К. П., старшина 2-й статьи;
15. Мисько И. П., матрос;
16. Мосолов В. Е., старшина 1-й ст.;
17. Муслимов Р. Ю., ст. матрос;
18. Николаенко В. Г., мичман;
19. Новичков А. И., мичман;
20. Расюк В. В., ст. матрос;
21. Сербин И. А., ст. матрос;
22. Сидоров Л. Н., ст. матрос;
23. Ситников С. А., матрос;
24. Хрычиков В. В., лейтенант;
25. Худяков Б. Е., матрос;
26. Цыганков Л. Г., капитан 3-го ранга;
27. Шевчик М. В., матрос;
28. Ярчук С. Г., старший лейтенант.

Вот далеко не полный перечень спасательных судов, учавствовавших в спасении К-19:
— сухогруз «Ангарлес»;
— большой противолодочный корабль «Вице-адмирал Дрозд»;
— спасательный буксир «СБ-38»;
— спасательный буксир «Стерегущий»;
— спасательное судно «Бештау»;
— спасательное судно «Агажен»;
— спасательное судно «Алтай»;
— крейсер «Александр Невский»;
— плавбаза «Магомет Гаджиев»;
— вертолетоносец «Ленинград»;
— несколько рыбацких и других судов.

По одной из версий, эта авария находилась в прямой связи с первой, произошедшей еще 11 лет назад, в 1961 году. Пожар произошел из-за замыкания электрощита, вызванного в свою очередь свищем в системе гидравлики. Возможно, появление этого свища спровоцировал ремонт лодки после первой аварии.

После пожара 1972 года лодку восстановили в краткие сроки — всего за пять месяцев. Экипаж оставили прежний, слегка разбавив моряками с других подлодок. При возвращении лодки на базу в Гаджиево после ремонта на борту корабля вновь вспыхнул сильный пожар — от работы дизеля воспламенились сверхнормативные запасы ГСМ и краски, вывезенные с судоремонтного завода и припрятанные в ограждении рубки. Действиями экипажа пожар был ликвидирован, жертв не было. Пожар наблюдали с пирсов Гаджиево.