Статья пятилетней давности из газ. «Вечерний Минск»:

Недавно в Минске состоялась премьера американского фильма «К-19: оставляющая вдов». Его сюжет основан на реальных событиях, развернувшихся в Северной Атлантике 4 июля 1961 года. Тогда на первой советской атомной подводной лодке К-19, вооруженной стратегическими ракетами с ядерными боеголовками, произошла авария реактора.
Восемь подводников погибли от лучевой болезни, получив дозы радиации от пяти до шести тысяч бэр. Остальные, тоже значительно облученные, чудом выжили. Лишь благодаря воистину героическим действиям экипажа «Хиросимы» (так позже окрестили лодку моряки) была предотвращена гибель субмарины и еще большего числа членов экипажа.
Очевидец и участник спасения атомохода, служивший на нем в то время главным старшиной, — Иван Петрович Кулаков, уроженец деревни Петрыги Мстиславского района Могилевской области, ныне проживающий в Минске…
Через атомное пекло наш земляк прошел за четверть века до чернобыльской катастрофы.

Словно некое заклятие висело над подлодкой К-19. Еще во время ее постройки случился пожар, погибли двое рабочих. В ядовитых парах клея задохнулись шестеро женщин. Когда атомоход стали спускать на воду, он не всплыл: кто-то приварил его к спусковым тележкам. Неспроста, судя по всему, при спуске не сумели разбить, как это положено, бутылку шампанского. Пущенная вопреки традиции не женской рукой, она скользнула по лопастям гребного винта и целехонькой отскочила от обрезиненного борта. Дурная примета!..
Из воспоминаний И.П. Кулакова: — 4 июля 1961 года мы пересекали Датский пролив на глубине сто метров. Нам поставили задачу: уйти под ледовый панцирь и там изображать вражеский атомоход. Две дизельные подлодки должны были сорвать наш “ракетно-ядерный удар”. Я, 22-летний главстаршина команды всплытия и погружения, нес вахту в центральном посту. В 4.07 утра внезапно сработали приборы радиационного контроля. Кто-то из специалистов в страшной тревоге доложил: “В первом контуре давление ноль!” Оказалось, заклинило насосы, обеспечивающие циркуляцию теплоносителя, попросту говоря, ушла охлаждающая реактор жидкость. Представьте, если через дырку в электрочайнике вытечет вода. Что с ним станет? Сгорит, расплавится. Примерно то же ожидало и реактор: расплавиться могли урановые ТВЭЛы (тепловыделяющие элементы). Уран, скопившись в поддоне под реактором и достигнув критической массы, мог бы привести к ядерному взрыву у берегов Соединенных Штатов Америки.
Сработала защита: упала компенсирующая решетка, но реактор уже нагрелся, и температура вокруг него продолжала резко расти. Приборы сигнализировали об увеличении уровня радиации по всей лодке. В том, что произошло, вины экипажа не было. Как выяснили впоследствии десятки комиссий, при строительстве субмарины некий рабочий, производя сварку, не накрыл, как положено, термическим ковриком нижний трубопровод. На него попал расплавленный металл, вызвавший микротрещины. Остальное было делом времени: вода в первом контуре циркулировала под давлением в 200 атмосфер — металл не выдержал. Произошла разгерметизация контура на неотключаемом участке.
Драматизм и без того критической ситуации осложнялся тем, что неподалеку от места аварии, на острове Ян-Майен, размещалась американская военно-морская база. Как назло, была повреждена антенна, и радисты не могли связаться с Москвой. Если бы лодка рванула, даже Главный штаб не узнал бы, чей атомный гриб взметнулся над морем.
В тот трагический миг судьба планеты решалась не в ООН, не в Вашингтоне или Москве, а в одном из отсеков подводного ракетоносца. Членам его экипажа предстояло решить непростую техническую задачу: как не допустить, чтобы расплавились урановые стержни, охладить взбесившийся реактор? По инструкции следовало отвести тепло, прокачав активную зону реактора водой. Но как? Штатная система — магистраль его аварийного расхолаживания — на подводной лодке отсутствовала, хотя во время приемки корабля механики К-19 убеждали, что она жизненно необходима. Однако завод спешил с победным рапортом, и в ожидании звездного дождя наград конструкцию не сочли нужным “усложнять”. Теперь эту систему надо было создавать в море — голыми руками, без защитных костюмов (их у подводников не было), при сумасшедшей температуре и смертельной радиации, в отсеке, где негде было развернуться, в окружении активных газов и аэрозолей…
Кому-то надо было идти умирать… Согласно корабельному аварийному расписанию жребий этот выпал кормовой аварийной партии — лейтенанту Корчилову, главстаршине Рыженкову, старшине 1-й статьи Ордочкину, старшине 2-й статьи Кашенкову, матросам Пенькову, Савкину, Харитонову. До встречи со смертью оставался всего один час — маленькая отсрочка, пока откроют люки, электрики приготовят сварочный аппарат, а дизелисты — дизель-генератор. Им разрешили покурить, пройтись напоследок с “Беломором” в зубах и проститься с друзьями, с жизнью… В 6.05 субмарина всплыла, закачалась на глади моря. Пара чаек пролетела над самой рубкой. Хоть и утро, а солнце в зените — Арктика. В сердцах подводников затеплилась надежда: вдруг обойдется? Не пожар все-таки, гарью не тянет. Может, и радиация эта только пригрезилась? Молодые, здоровые, выдюжим…
Когда ремонтники вошли в аварийный отсек, они увидели голубое сияние — это светился от дьявольской радиации ионизированный водород. Работали по 2—3 человека, закутавшись в химкомплекты, натянув маски противогазов. Когда моряки открыли заглушку воздушного спуска, куда нужно было приварить трубопровод, оттуда вырвалось облако радиоактивного пара. Он заволакивал очки масок. Матросы, чтобы не работать вслепую, стаскивали их и дышали губительной аэрозолью. Интенсивность радиации дошла до 500 рентген, а смертельная доза — 600. Кроме группы Бориса Корчилова, для монтажа самодельной системы в смертельную парилку спускались еще двое офицеров — инженер-механик Анатолий Козырев и командир дивизиона движения Юрий Повстьев.
Из воспоминаний И.П. Кулакова: — Примерно через полтора часа система заработала. Ребят выносили из отсека на руках. Их лица распухли, губы вывернуты, глаза налились кровью. Наш лодочный врач помочь ничем не мог, моряки получили огромные дозы — до шести тысяч рентген — и сами стали интенсивными источниками излучения. Температура в активной зоне реактора упала до 250 градусов, но радиация продолжала нарастать по всему кораблю. Командир, капитан 2-го ранга Затеев, разрешил выдать личному составу спиртное (считалось, что оно “поглощает” радиацию) — кому 50—100 граммов спирта, кому вина — по желанию. Атомоход шел курсом строго на юг, к берегам Норвегии, в надежде быстрее попасть на оживленные морские трассы. Командир готов был высадить нас хоть на рыбацкий сейнер, лишь бы тот шел под красным флагом. Путь напрямую, на базу, занял бы трое суток. За это время К-19 превратилась бы в “летучего голландца” со светящимися трупами в отсеках.
Аварийный передатчик постоянно посылал сигнал SOS на международной частоте. Но никто не откликался: маломощный аппарат работал в радиусе всего ста миль. К счастью, вскоре показались подводные лодки, которые обозначали “нашу” сторону в несостоявшейся игре. Они без приказа покинули зону учений и поспешили на помощь. На одну из субмарин переправили пострадавших и тех, чье присутствие на борту К-19 не было необходимым. Наконец-то удалось связаться с Москвой. Первый вопрос: “Как спасать людей?” Долгожданный ответ: “Давайте им побольше свежих фруктов и натуральных соков”. Обычно сдержанный командир выругался: не в Африке же находимся, где он фрукты возьмет? В 15 часов — еще один удар: отказали автоматические клапаны для откачки воды и пара, и самодельная система охлаждения реактора тоже дала течь. Вновь возникла угроза взрыва. Кого посылать в ад на сей раз? Вызвались трое моряков — старпом Енин, Березов и Иван Кулаков.
Из воспоминаний И.П. Кулакова: — Скажу прямо, я впервые в жизни ощутил такой ужас: трубопроводы, стенки, вода — светятся. Только шум механизмов и хлюпанье под ногами. На мне — легкая одежда, на ногах — кожаные тапочки. Дышать невозможно, кожу обжигает. Нащупал клапан осушения отсека, открыл его и побрел по щиколотку в радиоактивной воде обратно. Потом мы спускались в отсек еще один раз — наша “самопальная” система вновь “продырявилась”, давление стало падать, а температура повышаться. В третий раз я побывал в реакторном, чтобы убедиться, все ли работает нормально. Последнее мое ощущение — жарко… Эти спуски обернулись для меня дозой свыше 500 рентген и 3-й степенью лучевой болезни. Правда, цифры эти узнал позже, когда попал в Ленинград, в Военно-медицинскую академию.
Под утро следующего дня, 5 июля, все моряки оставили К-19. Восьмерых переоблученных доставили вертолетами в Институт биофизики, где они и закончили свой морской и земной путь. Схоронили их в свинцовых гробах, тайно, не известив о месте захоронения даже родственников. Совершенно случайно это совсекретное захоронение обнаружил потом один из членов экипажа лодки. Родина их “не забыла” — поставила грубо сваренные железные пирамидки с именами тех, кто, жертвуя собой, спасал мир.
Из воспоминаний И.П. Кулакова: — Надо заметить, в американском фильме очень точно показан момент нашего перехода на другую подводную лодку. Переходили мы по одному. Лодки качались на волнах, и нелегко было улучить момент для прыжка с одного крыла на другое. Попадешь между ними — переломает и выбросит в море. Людей передавали буквально из рук в руки. Нас тут же догола раздели и — в душ, дезактивационный. Выхожу из-под него — меня обратно. И так несколько раз. Дозиметры зашкаливали. Радиация уже не сверху, а внутри меня была — ее не смоешь. Никаких своих личных вещей — часы, письма и прочее — я после этого душа уже никогда не увидел. Чувствовал себя еще тогда более-менее сносно, только аппетит пропал. Но вскоре резко поднялась температура, стали мучить кошмары, тошнота, головокружение. Затем начался бурный процесс лучевой болезни: я ослеп, облысел, ногти слезли, как чешуя с рыбы. Рот, язык, горло были обожжены, зубы расшатывались, десны кровоточили. Шел активный распад крови: сделают укол, а она не сворачивается. Дырочку от иглы медсестра заклеивала пластырем, чтобы кровь не вытекла. Есть не мог. По трубочке через нос в желудок подавалась питательная смесь. Умирал, одним словом, и ничего другого не желал: скорее бы кануть в черное безмолвие, без мук и боли. Родителям, точнее, брату дали телеграмму: срочно приезжайте, если хотите застать сына живым…
Несколько раз мне полностью заменили кровь. Это не помогло. И из общей палаты меня перевели в “палату смертников” — так ее окрестили в институте за то, что из нее членов нашего эпипажа выносили уже мертвыми. Я был человеком неверующим, несуеверным. Но тут, прямо скажу, со мной начало происходить нечто мистическое, во всяком случае, так мне кажется теперь. Мне предложили кровать, на которой незадолго до этого умер мой друг Борис Корчилов. Но все мое существо противилось этому. “Я буду лежать у окна”, — говорю, указывая на другую постель. Мне: “Там нельзя — солнце”. Я настаиваю. Шторы занавешивают и мой “бзик” удовлетворяют. Вообще, все наши желания (обреченных смертников?) исполняли, ничего не могу вспомнить плохого о медперсонале…
Ивана Петровича буквально вытащил с того света военный врач Григорий Ильич Алексеев. Он пересадил ему костный мозг. А донорами стали курсанты ленинградских военно-морских училищ, братишки-моряки. Фамилий и имен их не знает. Было ребят шестеро или семеро. И без “мистики” здесь тоже не обошлось. В назначенный хирургом день ложиться на операционный стол он отказался. Почему, объяснить не мог. Внутри все буквально протестовало против этого. Ему говорят: доноры пришли, ждут, а ты… Он же — ни в какую…
Операцию сделали на следующий день. И моряк вернулся из забытья. Впервые — сном младенца, без кошмаров — выспался. Большего счастья, кажется, не испытывал никогда. Кулаков стал первым из обреченных выжившим. Потом аналогичные операции сделали некоторым другим нашим подводникам, к сожалению, никого из них нет уже ныне в живых…
Постепенно к нему стало возвращаться зрение, начали отрастать волосы. Ему вновь захотелось жить. Кстати, на операционном столе Иван Петрович поклялся, что если выживет и у него будет сын, то назовет его именем доктора Алексеева. Обещание это он выполнил: сын Григорий окончил Белорусский политехнический институт. Давно выросла и вышла замуж дочь. Уже растут внуки…
После лечения комиссовали Кулакова подчистую. Дали вторую группу инвалидности, назначили пенсию в 28 рублей плюс 4 рубля за старшинское звание. Гуляй, Ваня! И молись Богу, что жив остался.
Из воспоминаний И.П.Кулакова: — Устроиться на работу было невозможно и по состоянию здоровья, и по диагнозу. “Лучевая болезнь” в то время нигде не писали, это был секрет, а с тем, что записали — “остеновегетативный синдром”, принять могли только в “психушку”. Я не преувеличиваю — именно так и было. В этом, видимо, заключалась еще одна степень защиты “военной тайны”: кто-то “расколется” — что ему верить, он ведь того, со сдвигом… Год промытарился. Здоровье вроде пошло на поправку. Питание нужно усиленное, а за что? С отчаяния написал письмо своему бывшему начальнику политотдела Кузьминчуку: что делать, не могу же я идти воровать? Спасибо офицеру: стал за меня хлопотать, договорился с медиками, чтобы дали “добро” на сверхсрочную службу. Так снова попал на флот. И прослужил за Полярным кругом еще 21 год, до августа 1980-го. В море, правда, не ходил, был начальником тренажера в учебном центре подготовки подводников. Уволился в запас мичманом. Спустя 9 лет после аварии женился. Ноги вот только до сих пор не заживают. Затянет их кожицей, а потом она лопается. Зимой руки-ноги мерзнут, а летом их от солнца прятать надо. Но свыкся…
Английское телевидение сняло о К-19 документальный фильм с участием Ивана Кулакова. Несколько лет назад, уточняя сценарий, обращались к Ивану Петровичу за помощью и американские кинематографисты. Что же касается К-19, то первая атомная субмарина продолжила свой дьявольский путь фарватером смерти. Все имущество с нее перегрузили на специальную баржу и поставили на прикол в одну из необитаемых бухт Кольского полуострова. Неподалеку работали военные строители. Прознали, что в старой барже полно деликатесов — копченая колбаса, сыр, шоколад, консервы, вобла, печенье. Да в те-то времена! Ну и устроили себе праздник. Кто знает, что стало с теми стройбатовцами?..
В 1969 году в Белом море произошло столкновение К-19 с американской подводной лодкой “Гэтоу”. А весной 1972 года на “Хиросиме” разразился чудовищный пожар, унесший жизни еще 28 членов экипажа.
Заложенная 17 октября 1958 года, спущенная на воду 7 апреля 59-го и принятая в эксплуатацию 12 ноября 60-го, АПЛ К-19 “Хиросима” в 70-е годы была выведена из состава Северного флота. После выгрузки топлива из реакторов и вырезки реакторного отсека корпус лодки находился на отстое в акватории СРЗ-3 в г. Полярный. В 1991 году его списали и в марте прошлого отправили на утилизацию — на завод “Нерпа”, где закончила свой путь и печально известная АПЛ “Курск”.
В советские времена никто из членов экипажа К-19, жертвовавших собой во имя спасения лодки и мира во взрывоопасной атмосфере “холодной войны”, не был отмечен наградами. Имеющие российское гражданство ветераны-подводники удостоились их только в начале 90-х — указом президента России Бориса Ельцина. С 1993 года им начали выплачивать пенсии по инвалидности. Нашего героя, “чернобыльца” с 1961 года, эти награды и льготы обошли стороной. Обидно. Не столько Ивану Петровичу Кулакову — он, ежедневно глотая таблетки, машет на это рукой, мол, нудные и бюрократические хлопоты. Жив остался — и слава Богу. Больше обидно мне. За то, что слабо нам, как видно, воздать человеку должное…
НА СНИМКАХ: ветеран-подводник Иван Петрович Кулаков; К-19 на причале после выхода “в отставку”.
Василий Арон, военный журналист. Фото Николая Лебедика.P.S. За время эксплуатации атомных подводных лодок СССР произошло 10 ядерных аварий, из них одна — при строительстве АПЛ в г. Нижний Новгород в 1970 году (К-320 класса «Чарли-I»). Две — при перезарядках ядерного реактора (К-11 и К-431), одна — при ремонте атомной установки на заводе (К-140), одна — при выполнении модернизационных работ (К-222), четыре аварии — при работе ЯЭУ на мощности при нахождении АПЛ в море, и одна — при выводе ЯЭУ из действия (расхолаживании) (К-314). Две ядерные аварии произошли на Тихоокеанском флоте, имели место на Северном флоте (К-19, К-11, К-27, К-140, К-222, К-123, К-192).
Катастрофы и аварии на атомных подводных лодках
К-8. 08.04.70. Бискайский залив
К-219. 06.10.86. Северная Атлантика
К-278. 07.04.89. Норвежское море
Аварии с ядерными энергетическими установками
К-19. 04.07.61. Северная Атлантика
К-11. 07.02.65. Северодвинск
К-27. 24.05.68. Баренцево море
К-140. 27.08.68. Северодвинск
К-322. 1970. Нижний Новгород
К-222. 30.11.80. Северодвинск
К-123. 8.04.82. Баренцево море
К-314. 10.08.85. Владивосток
К-431. Декабрь 1985. Владивосток
К-192. 26.06.89. Баренцево море
Крупные аварии на АПЛ с гибелью личного состава
К-3. 08.09.67. Норвежское море
К-19. 24.02.72. Северная Атлантика
К-47. 26.09.76. Баренцево море
К-131. 18.06.84. Норвежское море
***
В настоящее время в Мировом океане, по предварительным данным, захоронены следующие твердые радиоактивных отходы (ТРО), принадлежащие бывшему СССР:
— отсек АПЛ К-11 с двумя реакторами (один с невыгруженным топливом).
Накопленная активность — 800000 кюри;
— отсек АПЛ К-19 с двумя реакторами. Накопленная активность — 400000 кюри;
— реактор с АПЛ К-140. Накопленная активность — 800000 кюри;
— реакторная сборка ледокола «Ленин» с остатками отработанного ядерного топлива. Накопленная активность — около 100000 кюри;
— 13250 контейнеров со средне- и низкорадиоактивными твердыми отходами, складированные в трюмы 53 плавсредств (барж, спецлихтеров, теплоходов), впоследствии затопленные;
— 2 экранные сборки;
— 8 корпусов атомных реакторов;
— 84 реакторных насоса;
— 4 контура;
— 25 парогенераторов;
— 6 фильтров;
— 8 крышек реакторов;
— 2 бака;
— 7 компенсирующих решеток.