Виктор Милованов
на момент пожара капитан-лейтинант
На К- 19 я служил командиром дивизиона движения. Командиром был Кулибаба Виктор Павлович. Начинал я свою службу в 66-м, а закончил в 72-м в Атлантике свой поход. Моя родная «Хиросима» не отпускала меня. Зато отправила в 37 лет на инвалидность.
В 72-м, 24 февраля в 10. 27 утра, в центре Атлантики — мы уже возвращались. Куба знаете как расшифровывалась: «Коммунизм у берегов Америки». Мы там были на боевой службе. Там это и произошло. Причина аварии — разрыв трубопровода гидравлики в 9-м отсеке. Когда вызывали конструктора лодок, Ковалев такой был, он обнаружил: среди 120 кабельных электротрасс, в центре, проходил трубопровод гидравлики. Вы понимаете, эта конструкторская недоработка многого стоила, потому что при давлении системы гидравлики в 80 килограммов не определить, если появился где-то игольчатый свищик. А пары-то появляются в гидравлике. Соответственно эти пары окутали всю систему кабельных трасс. В 9-м отсеке утром завтрак готовили. Матрос запустил фильтр ФМТ, и произошло попадание на вентиляционный фильтр искорки… А он уже был пропитан этими парами гидравлики. Концентрация была приличная. Возник объемный пожар, там переборки выгорели даже… Аварийную тревогу потом уже сыграли. А в тот момент матрос Заковенко, из турбинистов, не сразу доложил. Он увидел вспышку на фильтре в трюме и кинулся будить старшину отсека Васильева. Кстати, отец Васильева приезжал и чуть командира, Кулибабу, не пристрелил на похоронах, отобрали оружие у него. Так вот. Пока он этого старшину будил, момент был упущен. Васильев кинулся и сгорел в огне. Сыграли аварийную тревогу. А я и комдив-2 Лева Цыганков в двухместке в 8-м отсеке спали как раз — я был с «собачьей вахты», с ноля до четырех. Я кинулся на пульт сразу. Доложили, что пожар в 9-м отсеке. Народ начал кидаться из 9-го отсека в 8-й. Я задраил переборку и подложил болт в 8-м отсеке. Это моя, может, вина в их гибели, но тогда бы мы не всплыли. С пульта всех выгнал, оставил с собой одного Ярчука, старшего лейтенанта. Остальным велел покинуть пульт. А глубина — 120 метров. Я попросил центральный всплывать. Меняев Рудольф там был, механик, и Кулибаба Витя. Говорю: срочно всплывайте, потому что в 8-м уже насосы останавливаются. Когда я с пульта всех отправил, Лева Цыганков с пульта не хотел уходить, отдал свой дыхательный аппарат старшине Горохову. Тот ушел, а Лева мокрой тряпкой закрылся и за пульт зашел, и все — там концы отдал. Я задраился на пульте. А у Ярчука, управленца, аппарат не включился. Хотя опытный такой парень. Я попробовал — а он холодный, лежит головой на пульте на правом борту. Я один остался там, до всплытия держался, а потом, при всплытии, только заколыхались, я запросил разрешения уйти, потому что там уже опасно было с реакторами. Я когда там шел, палуба красная была в 6-м отсеке. Сигнализация не работала. Я оба ключа снял, компенсирующие решетки опускал вручную, потому что водяные стержни упали. Меня потом нашли в районе 5-го отсека, на переборке из дизельного в ракетный отсек. Лежал, говорят, с кровью у рта. Я не помню дальше. У меня, наверное, аппарат отработался. Я очухался, когда Пискунов, врач, мне рот в рот дышал, и он мне флотскую кружку спирта влил. Я вытравил все. Потом, на третьи сутки, очухался от холода, замерз. А я среди трупов лежал. Я помню лейтенанта Хрычикова, управленца, его похоронили — в центре Атлантики опустили за борт. Его и главного старшину Казимира Марыча. И вот я среди них. А потом… Хода ж не было, ураган был такой, говорят, впервые за 100 лет в центре Атлантики. Смотрю — в центральном посту роба горизонтально висит. А не понимаешь, что ты сам не вертикально. На 90 градусов клало. В основном все нормально себя вели. Были, конечно, офицеры, которые прятались под трапом. Это один такой был, Минакин, его мы с Кулибабой пытались оторвать от трапа. Бросил ракетные отсеки и прятался, капитан второго ранга. На буксире его отправили. Ну, это из партийных работников. Он потом был вторым секретарем райкома партии в Сочи. А тем, что в 10-м были, подавали граммами воздух, чтобы они кессонки не получили. 24 суток они там были. Конечно, концентрация двуокиси углерода там была страшнейшая. На базу мы пришли, меня и некоторых товарищей в госпиталь, в отдельную палату. Жучки прослушивающие поставили. Не знали: за решетку сажать или ордена давать. Короче говоря, одного меня диплома лишили. Я же кончал Дзержинку — «инженер-механик спецэнергоустановок». А мне где-то в топливный отсек флота предлагают, начсклада. В общем, подчистую демобилизовали, по состоянию здоровья. А на гражданке признали, что инвалидность получена в период прохождения военной службы, 2-й группы, с 37 лет. Невезучая она, К-19, — и над водой, и под водой. И пожары, и разгерметизация, и в 61-м авария»…
